Жизнь прекрасна? и удивительна!
суббота, 01 августа 2020
Праздник первого урожая, хлеба, ..и еще чего-то...
художника не знаю, помню, что современный
художника не знаю, помню, что современный
понедельник, 14 сентября 2015
Почти 15 лет назад журналист Дэвид Брукс обнаружил, что в Америке появился новый господствующий класс – богемная буржуазия. Если коротко – бобо. В своей книге «Бобо в раю: откуда берется новая элита» он проследил генеалогию нового класса и выявил его отличительные черты: от особенностей потребительского поведения до сексуальных предпочтений.
В России книга Брукса была переведена всего год назад. И временной зазор в 13 лет более чем понятен. Появись эта книга у нас раньше, у нее просто не нашлось бы достаточного количества читателей. Теперь – другое дело.
Слово «хипстер» уже набило оскомину, а родившийся в 2006 году Look At Me, транслятор идеологии богемной буржуазии, вырос из независимого блога об уличной моде в одно из крупнейших и влиятельных медиа Рунета, которое приносит своим создателям миллионы долларов.
В Москве и Петербурге открылись первые вегетарианские кафе и магазины, торгующие исключительно фермерскими продуктами (цена на которые в несколько раз превышает цены в обычном супермаркете). Косметический бренд LUSH, который использует исключительно вегетарианские ингредиенты, изготавливает свою косметику вручную и борется против тестов на животных, имеет свои магазины уже в 15 регионах России.
На первый взгляд новая элита появилась и в нашей стране, но так ли это?
Что же такое бобо по-американски? В своей книге Брукс довольно пространно описывает процесс возвышения этого класса: он возник из противостояния богемы и традиционной американской буржуазии, которая сохраняла черты родовой аристократии вплоть до середины прошлого века.
Нельзя сказать, что богема полностью победила и вытеснила респектабельных буржуа, скорее произошло их сращение: ценности богемы переплелись с ценностями буржуазии, и появился совершенно новый класс, господство которого зиждется на демократии и технологической революции.
Главная ценность и инструмент производства бобо – знания, а мерило успеха – личные достижения, выражающиеся оценками в дипломе и опытом работы в престижных компаниях, и только потом – количеством денег на счету в банке.
Бобо – демократичны и открыты, они не признают авторитетов, зациклены на самовыражении, они ценят не вещи, но впечатления, для них важен не только успех, но и путь, который к нему приводит.
Деньги для бобо определенно пахнут, их самый страшный кошмар – проснуться однажды ночью в огромном особняке, затерянном где-то в Кремниевой долине, и понять, что ради земных благ ты предал идеалы студенческой молодости и пожертвовал своими духовными сокровищами.
Бобо вышли из контркультуры 60-х, но они научились богатеть, не поступаясь своими принципами, ценить комфорт, но не жить унылой жизнью буржуазных обывателей. Они презирают богатство и деньги, но лишь в том случае, если за ними нет ничего, кроме богатства и денег. Зато если за шелковым покрывалом материального удается обнаружить не алчность, а идею или социальную миссию – совсем другое дело.
«Важнейшее достижение образованной элиты 1990-х в том, что ее представители создали образ жизни, позволяющий сочетать благополучие и успех с вольностью и бунтарством. Создавая дизайн-бюро они, оставаясь художниками, могут претендовать на акционерный опцион. Запуская гастрономические марки, они нашли способ быть одновременно экзальтированными хиппи и корпоративными толстосумами. Используя цитаты из Уильяма Берроуза для рекламы кроссовок Nike или встраивая в маркетинговые кампании хиты Rolling Stones, они поженили бунтарский стиль с корпоративным императивом», – пишет Дэвид Брукс.
Тон всем этим переменам задает богемная буржуазия, могущество которой основано на умении работать с информацией. Она потеснила и видоизменила старую элиту, чье господство опиралось на владение капиталом или полезными ископаемыми, а также ограниченный доступ к высшему образованию.
В американском обществе ценности, которые транслирует бобо, уже становятся общепризнанными. А это значит, что меняется стратегия потребления, которая в долгосрочной перспективе привязана к ценностям, куда крепче, нежели к доходам или рациональным расчетам покупателей.
Именно потребительский стереотип богемной буржуазии позволяет выявить магистральные тенденции в современном маркетинге.
Шопинг – это приключение. Причем не только для карикатурной блондинки эпохи бездарного русского гламура, но и для удачливого стартапера из пресловутой Кремниевой долины.
Важно, не что ты покупаешь и сколько тратишь на это денег, а то, как ты это делаешь. Именно поэтому в приличной хипстерской кофейне вы найдете, по меньшей мере, несколько десятков сортов кофе. Также и магазин косметики ручной работы одних только видов мыла предложит десятки. И этому многообразию будет сопутствовать весьма произвольное ценообразование.
Все потому, что цена имеет второстепенное значение, если вы продаете не вещи, но впечатления. Неохватно широкий выбор позволяет богемному буржуа почувствовать себя не покупателем, но искателем сокровищ. Создается иллюзия, будто ты можешь выбрать тот оттенок цвета или вкуса, который в наибольшей степени соответствует твоей индивидуальности.
Но бобо ценят и традиции. Конечно, не столько сами по себе, сколько как очередной элемент для сборки собственного, такого непохожего на других «я». Поэтому прежде чем заказать чашку кофе они захотят узнать не только о вкусовых свойствах того или иного сорта, но и малоизвестные факты из истории кофейного дела.
Нужно помнить: бобо не просто покупают вещь или услугу, они завоевывают новые горизонты собственного существования. Ведь приятно быть не только клиентом кофейни, но хоть немного почувствовать себя знатоком кофе. Приятно осознавать, что ты не просто пьешь кофе, но совершаешь непростой акт гастрономического, эстетического и культурного выбора.
Для бобо шопинг – средство познания собственной индивидуальности.
Бобо ни в чем не хотят походить на своих предшественников – на утопающую в бессмысленной роскоши буржуазию. Именно поэтому они считают зазорным тратить крупные суммы на то, без чего вполне можно обойтись, например, на дорогие ювелирные украшения, но позволительным на вещи, которые можно отнести к предметам первой необходимости.
В России книга Брукса была переведена всего год назад. И временной зазор в 13 лет более чем понятен. Появись эта книга у нас раньше, у нее просто не нашлось бы достаточного количества читателей. Теперь – другое дело.
Слово «хипстер» уже набило оскомину, а родившийся в 2006 году Look At Me, транслятор идеологии богемной буржуазии, вырос из независимого блога об уличной моде в одно из крупнейших и влиятельных медиа Рунета, которое приносит своим создателям миллионы долларов.
В Москве и Петербурге открылись первые вегетарианские кафе и магазины, торгующие исключительно фермерскими продуктами (цена на которые в несколько раз превышает цены в обычном супермаркете). Косметический бренд LUSH, который использует исключительно вегетарианские ингредиенты, изготавливает свою косметику вручную и борется против тестов на животных, имеет свои магазины уже в 15 регионах России.
На первый взгляд новая элита появилась и в нашей стране, но так ли это?
Что же такое бобо по-американски? В своей книге Брукс довольно пространно описывает процесс возвышения этого класса: он возник из противостояния богемы и традиционной американской буржуазии, которая сохраняла черты родовой аристократии вплоть до середины прошлого века.
Нельзя сказать, что богема полностью победила и вытеснила респектабельных буржуа, скорее произошло их сращение: ценности богемы переплелись с ценностями буржуазии, и появился совершенно новый класс, господство которого зиждется на демократии и технологической революции.
Главная ценность и инструмент производства бобо – знания, а мерило успеха – личные достижения, выражающиеся оценками в дипломе и опытом работы в престижных компаниях, и только потом – количеством денег на счету в банке.
Бобо – демократичны и открыты, они не признают авторитетов, зациклены на самовыражении, они ценят не вещи, но впечатления, для них важен не только успех, но и путь, который к нему приводит.
Деньги для бобо определенно пахнут, их самый страшный кошмар – проснуться однажды ночью в огромном особняке, затерянном где-то в Кремниевой долине, и понять, что ради земных благ ты предал идеалы студенческой молодости и пожертвовал своими духовными сокровищами.
Бобо вышли из контркультуры 60-х, но они научились богатеть, не поступаясь своими принципами, ценить комфорт, но не жить унылой жизнью буржуазных обывателей. Они презирают богатство и деньги, но лишь в том случае, если за ними нет ничего, кроме богатства и денег. Зато если за шелковым покрывалом материального удается обнаружить не алчность, а идею или социальную миссию – совсем другое дело.
«Важнейшее достижение образованной элиты 1990-х в том, что ее представители создали образ жизни, позволяющий сочетать благополучие и успех с вольностью и бунтарством. Создавая дизайн-бюро они, оставаясь художниками, могут претендовать на акционерный опцион. Запуская гастрономические марки, они нашли способ быть одновременно экзальтированными хиппи и корпоративными толстосумами. Используя цитаты из Уильяма Берроуза для рекламы кроссовок Nike или встраивая в маркетинговые кампании хиты Rolling Stones, они поженили бунтарский стиль с корпоративным императивом», – пишет Дэвид Брукс.
Тон всем этим переменам задает богемная буржуазия, могущество которой основано на умении работать с информацией. Она потеснила и видоизменила старую элиту, чье господство опиралось на владение капиталом или полезными ископаемыми, а также ограниченный доступ к высшему образованию.
В американском обществе ценности, которые транслирует бобо, уже становятся общепризнанными. А это значит, что меняется стратегия потребления, которая в долгосрочной перспективе привязана к ценностям, куда крепче, нежели к доходам или рациональным расчетам покупателей.
Именно потребительский стереотип богемной буржуазии позволяет выявить магистральные тенденции в современном маркетинге.
Шопинг – это приключение. Причем не только для карикатурной блондинки эпохи бездарного русского гламура, но и для удачливого стартапера из пресловутой Кремниевой долины.
Важно, не что ты покупаешь и сколько тратишь на это денег, а то, как ты это делаешь. Именно поэтому в приличной хипстерской кофейне вы найдете, по меньшей мере, несколько десятков сортов кофе. Также и магазин косметики ручной работы одних только видов мыла предложит десятки. И этому многообразию будет сопутствовать весьма произвольное ценообразование.
Все потому, что цена имеет второстепенное значение, если вы продаете не вещи, но впечатления. Неохватно широкий выбор позволяет богемному буржуа почувствовать себя не покупателем, но искателем сокровищ. Создается иллюзия, будто ты можешь выбрать тот оттенок цвета или вкуса, который в наибольшей степени соответствует твоей индивидуальности.
Но бобо ценят и традиции. Конечно, не столько сами по себе, сколько как очередной элемент для сборки собственного, такого непохожего на других «я». Поэтому прежде чем заказать чашку кофе они захотят узнать не только о вкусовых свойствах того или иного сорта, но и малоизвестные факты из истории кофейного дела.
Нужно помнить: бобо не просто покупают вещь или услугу, они завоевывают новые горизонты собственного существования. Ведь приятно быть не только клиентом кофейни, но хоть немного почувствовать себя знатоком кофе. Приятно осознавать, что ты не просто пьешь кофе, но совершаешь непростой акт гастрономического, эстетического и культурного выбора.
Для бобо шопинг – средство познания собственной индивидуальности.
Бобо ни в чем не хотят походить на своих предшественников – на утопающую в бессмысленной роскоши буржуазию. Именно поэтому они считают зазорным тратить крупные суммы на то, без чего вполне можно обойтись, например, на дорогие ювелирные украшения, но позволительным на вещи, которые можно отнести к предметам первой необходимости.
суббота, 16 мая 2015
Норманнская теория происхождения русской нации – большей частью плод стараний шведской историографии, идеи которой подхватила российская наука XVIII-XIX столетий. Так, шведский писатель XVI века Олаус Магнус в своем труде «История северных народов» норманнами называл не только жителей Скандинавии, но и население к югу от Балтийского моря, в том числе, литовцев и русских. Хронист Хенрик Бреннер и вовсе был уверен, что русские произошли от шведов. Слово «Русь» он связывал с финским наименованием шведов «rotzalainen», которое в свою очередь произошло от «Руслагена» – названия прибрежных районов исторической провинции Швеции Уппланд. Немецкий историк Людвиг Шлёцер выражал мнение, что отсчет «русского бытия» следует вести от призвания варягов. Ему вторит Карл Маркс, отмечая, что в результате завоевательного похода Рюриковичей «победители и побеждённые слились воедино в России быстрее, нежели в других областях, завоёванных скандинавскими варварами». Впрочем, кандидат исторических наук Лидия Грот скептически настроена к норманнской теории, считая, что шведская историографическая традиция – это доведенные до абсурда «исторические фантазии».
Историк Борис Рыбаков, ссылаясь на античные источники, выражал мнение, что славяне под именем венедов появились примерно в I веке нашей эры в результате «соприкосновения римлян с племенами южной Прибалтики». Действительно, многие латинские авторы VII – VIII вв. под славянами и венедами подразумевали один и тот же народ. Однако некоторые источники позволяют предположить, что венеды были прямыми предками русских. В языке финских народов сохранилась память о венедах, которые всегда отождествлялись с русскими. В частности, финское «Venäläinen» переводится как русский, карельское «Veneä» – как Русь, а эстонское «Venemaa» – это Россия. Писатель Сергей Ершов убежден, что венеды это и есть русы: славянами их стали называть на 400-500 лет позже возникновения этнонима «Русь» – в VI-VII вв. н. э. «Венеды-русы», по словам писателя, заселяли всю территорию современной Польши, вплоть до устья Эльбы, а на юге их земли занимали пределы будущей Киевской Руси. К III столетию русы стали постепенно «отпочковываться» от венедов, формируя свой собственный язык. Словацкий ученый Павел Шафраник в этом протославянском языке находит термин «руса», означавший, по его мнению, реку. «Это коренное славянское слово, как общее существительное имя, уже осталось в употреблении только у одних русских в слове русло», – заключает ученый.
Историков давно волнует судьба этрусков, которые к середине I века до н. э. практически полностью исчезают из культуры Рима. Неужели богатейшее наследие этрусков кануло в лету? Свидетельства, обнаруженные при раскопках древней Этрурии, позволяют говорить, что нет. Характер захоронений, имена этрусков, их традиции обнаруживают общие корни с культурой славян. Российский ученый Егор Классен еще в XIX веке для перевода этрусских надписей предложил использовать древнерусский язык. Только с 1980-х гг. лингвисты продолжили начинания российского исследователя. С этого времени и появилась версия, в которой этруски стали считаться протославянами. Философ и политолог Александр Дугин не уходит в лингвистические дебри и слово «этруск» понимает буквально – «это русский». Далее он проводит символические параллели, в которых находит общее между капитолийской волчицей, вскормившей основателей Рима и серым волком из русских сказок, спасшим заблудившихся в лесу детей. По Дугину этруски дали начало двум ветвям – тюркскому и русскому народам. В качестве доказательств он называет тысячелетнее совместное проживание двух народов в составе Золотой Орды, Российской империи и СССР.
Не менее любопытна версия о сибирских корнях русского народа. Так, историк Николай Новгородов считает, что русские были известны древним китайцам с «дохристовых времен» под именем «усуни». По этой версии усуни со временем переселились из Сибири на запад и стали упоминаться китайцами как «орусы». Китайские историки в доказательство родства южносибирского народа «усуни» и русских ссылаются на описания своих соседей, почерпнутых из древних источников. В одной из характеристик «они люди с голубыми впалыми глазами, выдающимся носом, желтой (рыжей) курчавой бородой, с длинным телом; много силы, но любят поспать и, когда спят, не сразу просыпаются». Отметим, что арабские ученые X – XII вв. выделяли три Древние Руси – Куявию, Славию и Артанию. Если Куявия западноевропейскими и российскими историками отождествлялась с Киевской Русью, Славия – с Новгородской Русью, то о локализации Артании не было единого мнения. Новгородов предложил ее искать в Сибири. В частности, он ссылается на упоминание в арабских источниках черных соболей, которые в то время обитали только в Сибири. Также на некоторых средневековых географических картах область с названием Арса (Арта) помещена на территории современного Алтая в районе Телецкого озера.
Большая и могущественная народность – скифы – растворилась в истории внезапно: к IV веку нашей эры ее упоминание исчезает из летописей. Однако раскопки советских археологов, проведенные на Днепре, Буге, Днестре, Дону и Кубани показали, что скифы никуда не исчезали, а просто стали частью другой культурной эпохи. В свое время Ломоносов писал, что среди «древних родоначальников нынешнего российского народа скифы не последнюю часть составляют». Точку зрения великого ученого разделяют и многие современные историки. В частности, специалист в области исторической антропологии Валерий Алексеев отмечал, что физическим предшественником русского типа является скифо-сарматская ветвь. Сходство русских и скифов можно увидеть на сохранившихся изображениях, а также по описаниям хронистов. Внешний вид скифов характеризовался довольно высоким ростом, стройным и крепким телосложением, светлыми глазами и волосами русого оттенка. Историк и археолог Павел Шульц дополняет картину скифско-русской идентичности, отмечая, что «в жилых помещениях скифской столицы Крыма – Неаполя – находили красивые пластинки из резной кости, которые живо напоминают по своему характеру русскую резьбу по дереву».
Писатели Сергей Бунтовский и Максим Калашников высказывают мысль, что прародиной русского этноса был так называемый «Русский каганат», где ассимилировались представители разных народов. По их мнению, археологические свидетельства представляют цивилизацию древнего каганата, как смесь культур славян, тюрков и аланов. Исследователи предполагают, что благодаря преобладанию аланов с VI по VIII век в рамках «Русского каганата» произошло слияние иранской и славянской крови. Однако свой, пусть и меньший след в русской родословной оставили и другие народности, проживавшие на территории каганата – булгары, ясы и скандинавы. Автор книги «Тайны Русского каганата» Елена Галкина центром государства видит верховья реки Дон, Северский Донец и Оскол и отождествляет его с Салтовско-Маяцкой археологической культурой. Донецкий историк и публицист Алексей Иванов границы каганата определяет нынешним юго-востоком Украины, очерчивая их с востока Доном, а с запада – Киевом. Подтверждение версии существования «Русского каганата» Галкина находит в византийских, мусульманских и западных источниках IX века. По ее мнению, после разгрома каганата венграми термины «Русь» и «русы» перешли от «русов-аланов» (роксоланов) к славянскому населению Среднего Приднепровья. /Тарас Репин
Источник: Кого историки считают предками русских
© Русская Семерка russian7.ru
Историк Борис Рыбаков, ссылаясь на античные источники, выражал мнение, что славяне под именем венедов появились примерно в I веке нашей эры в результате «соприкосновения римлян с племенами южной Прибалтики». Действительно, многие латинские авторы VII – VIII вв. под славянами и венедами подразумевали один и тот же народ. Однако некоторые источники позволяют предположить, что венеды были прямыми предками русских. В языке финских народов сохранилась память о венедах, которые всегда отождествлялись с русскими. В частности, финское «Venäläinen» переводится как русский, карельское «Veneä» – как Русь, а эстонское «Venemaa» – это Россия. Писатель Сергей Ершов убежден, что венеды это и есть русы: славянами их стали называть на 400-500 лет позже возникновения этнонима «Русь» – в VI-VII вв. н. э. «Венеды-русы», по словам писателя, заселяли всю территорию современной Польши, вплоть до устья Эльбы, а на юге их земли занимали пределы будущей Киевской Руси. К III столетию русы стали постепенно «отпочковываться» от венедов, формируя свой собственный язык. Словацкий ученый Павел Шафраник в этом протославянском языке находит термин «руса», означавший, по его мнению, реку. «Это коренное славянское слово, как общее существительное имя, уже осталось в употреблении только у одних русских в слове русло», – заключает ученый.
Историков давно волнует судьба этрусков, которые к середине I века до н. э. практически полностью исчезают из культуры Рима. Неужели богатейшее наследие этрусков кануло в лету? Свидетельства, обнаруженные при раскопках древней Этрурии, позволяют говорить, что нет. Характер захоронений, имена этрусков, их традиции обнаруживают общие корни с культурой славян. Российский ученый Егор Классен еще в XIX веке для перевода этрусских надписей предложил использовать древнерусский язык. Только с 1980-х гг. лингвисты продолжили начинания российского исследователя. С этого времени и появилась версия, в которой этруски стали считаться протославянами. Философ и политолог Александр Дугин не уходит в лингвистические дебри и слово «этруск» понимает буквально – «это русский». Далее он проводит символические параллели, в которых находит общее между капитолийской волчицей, вскормившей основателей Рима и серым волком из русских сказок, спасшим заблудившихся в лесу детей. По Дугину этруски дали начало двум ветвям – тюркскому и русскому народам. В качестве доказательств он называет тысячелетнее совместное проживание двух народов в составе Золотой Орды, Российской империи и СССР.
Не менее любопытна версия о сибирских корнях русского народа. Так, историк Николай Новгородов считает, что русские были известны древним китайцам с «дохристовых времен» под именем «усуни». По этой версии усуни со временем переселились из Сибири на запад и стали упоминаться китайцами как «орусы». Китайские историки в доказательство родства южносибирского народа «усуни» и русских ссылаются на описания своих соседей, почерпнутых из древних источников. В одной из характеристик «они люди с голубыми впалыми глазами, выдающимся носом, желтой (рыжей) курчавой бородой, с длинным телом; много силы, но любят поспать и, когда спят, не сразу просыпаются». Отметим, что арабские ученые X – XII вв. выделяли три Древние Руси – Куявию, Славию и Артанию. Если Куявия западноевропейскими и российскими историками отождествлялась с Киевской Русью, Славия – с Новгородской Русью, то о локализации Артании не было единого мнения. Новгородов предложил ее искать в Сибири. В частности, он ссылается на упоминание в арабских источниках черных соболей, которые в то время обитали только в Сибири. Также на некоторых средневековых географических картах область с названием Арса (Арта) помещена на территории современного Алтая в районе Телецкого озера.
Большая и могущественная народность – скифы – растворилась в истории внезапно: к IV веку нашей эры ее упоминание исчезает из летописей. Однако раскопки советских археологов, проведенные на Днепре, Буге, Днестре, Дону и Кубани показали, что скифы никуда не исчезали, а просто стали частью другой культурной эпохи. В свое время Ломоносов писал, что среди «древних родоначальников нынешнего российского народа скифы не последнюю часть составляют». Точку зрения великого ученого разделяют и многие современные историки. В частности, специалист в области исторической антропологии Валерий Алексеев отмечал, что физическим предшественником русского типа является скифо-сарматская ветвь. Сходство русских и скифов можно увидеть на сохранившихся изображениях, а также по описаниям хронистов. Внешний вид скифов характеризовался довольно высоким ростом, стройным и крепким телосложением, светлыми глазами и волосами русого оттенка. Историк и археолог Павел Шульц дополняет картину скифско-русской идентичности, отмечая, что «в жилых помещениях скифской столицы Крыма – Неаполя – находили красивые пластинки из резной кости, которые живо напоминают по своему характеру русскую резьбу по дереву».
Писатели Сергей Бунтовский и Максим Калашников высказывают мысль, что прародиной русского этноса был так называемый «Русский каганат», где ассимилировались представители разных народов. По их мнению, археологические свидетельства представляют цивилизацию древнего каганата, как смесь культур славян, тюрков и аланов. Исследователи предполагают, что благодаря преобладанию аланов с VI по VIII век в рамках «Русского каганата» произошло слияние иранской и славянской крови. Однако свой, пусть и меньший след в русской родословной оставили и другие народности, проживавшие на территории каганата – булгары, ясы и скандинавы. Автор книги «Тайны Русского каганата» Елена Галкина центром государства видит верховья реки Дон, Северский Донец и Оскол и отождествляет его с Салтовско-Маяцкой археологической культурой. Донецкий историк и публицист Алексей Иванов границы каганата определяет нынешним юго-востоком Украины, очерчивая их с востока Доном, а с запада – Киевом. Подтверждение версии существования «Русского каганата» Галкина находит в византийских, мусульманских и западных источниках IX века. По ее мнению, после разгрома каганата венграми термины «Русь» и «русы» перешли от «русов-аланов» (роксоланов) к славянскому населению Среднего Приднепровья. /Тарас Репин
Источник: Кого историки считают предками русских
© Русская Семерка russian7.ru
среда, 15 апреля 2015
пятница, 03 апреля 2015
пятница, 13 марта 2015
Последний вопрос, который может нас заинтересовать: что ждёт Украину по итогам войны? Ничего. Её не будет. Сам факт того, что при помощи Москвы никак не получается создать адекватные органы управления ДНР и ЛНР, свидетельствует о том, что эти образования не нужны. Новороссия остаётся географическим и историческим термином, но не становится политической реальностью. Армия была нужна — она появилась, а государственные структуры не нужны — они и не появляются. Значит, Новороссия и не планируется. Из этого патриоты-алармисты делают вывод, что её хотят «слить Киеву». Но если, как мы показали выше, Киев сам уже слит и самоликвидация режима — вопрос времени, а не принципа, причём ближайшего времени, то кому же сливать Новороссию?
Никому её не будут сливать и никто её не будет создавать. Зачем России новая Украина, но уже в качестве Новороссии? И никакое буферное государство между ЕАЭС и ЕС России не нужно. Оно только мешает. А с НАТО Россия и так граничит (Норвегия, Эстония, Латвия). И Украина России необходима вся или почти вся. А то, что к самостоятельному развитию эта территория не способна, что от неё одни лишь проблемы, теперь очевидно не только Москве, но и Брюсселю. Поэтому Новороссийский федеральный округ (наряду с Малороссийским) возможен, а независимое государство (независимые государства) — нет. Просто в мире кончились деньги — хоть на украинскую независимость, хоть на новороссийскую.
Пришло время империи возвращаться к естественным границам (ну хотя бы на юго-западе).
Никому её не будут сливать и никто её не будет создавать. Зачем России новая Украина, но уже в качестве Новороссии? И никакое буферное государство между ЕАЭС и ЕС России не нужно. Оно только мешает. А с НАТО Россия и так граничит (Норвегия, Эстония, Латвия). И Украина России необходима вся или почти вся. А то, что к самостоятельному развитию эта территория не способна, что от неё одни лишь проблемы, теперь очевидно не только Москве, но и Брюсселю. Поэтому Новороссийский федеральный округ (наряду с Малороссийским) возможен, а независимое государство (независимые государства) — нет. Просто в мире кончились деньги — хоть на украинскую независимость, хоть на новороссийскую.
Пришло время империи возвращаться к естественным границам (ну хотя бы на юго-западе).
четверг, 05 марта 2015
В финансовой системе, которая основана на долгах, главная вещь — доверие к бумажным валютам. Его можно сохранить, только вызвав недоверие к альтернативным средствам вложения капиталов, включая драгметаллы и сырьевые товары.
Читать полностью: www.km.ru/economics/2014/07/02/zoloto-i-dragots...
Читать полностью: www.km.ru/economics/2014/07/02/zoloto-i-dragots...
среда, 04 марта 2015
воскресенье, 22 февраля 2015
пятница, 13 февраля 2015
Однако, пишет Валлерстайн, расизм и этнизация оправдывали лишь эксплуатацию рабочей силы. Необходимо было также создавать аппарат управления этой силой за счет национальных элит. Инструментом же подчинения колониальной элиты, по мнению Валлерстайна, являлась идеология универсализма.
Суть универсализма заключается в том, что существуют значимые общие утверждения о мире, которые постоянно верны. Интересно то, что эти утверждения о мире есть результат культурного и научного творения стран-гегемонов ядра капиталистической системы, которые, пользуясь своим положением в государственной иерархии, насаждали их в других странах (проводили "модернизацию").
Модернизация ставила перед собой цель повышения экономической эффективности и политической безопасности. Политическая безопасность, по мнению капиталистов, предполагала вестернизацию колониальных элит и отделение их от "масс", что уменьшало бы риск восстаний и бунтов.
Валлерстайн также обращает внимание на то, что для функционирования вышеобозначенной системы была создана мировая универсальная культура, которая потребовала создания слоя специалистов, администраторов, педагогов, ученых и техников. Мировая или массовая культура стала не только силой объединившей буржуазию, но и оправданием ее деятельности и социального неравенства.
В итоге, заключает Валлерстайн, научная культура стала чем-то большим, чем просто рационализация. Она стала социализировать кадры капиталистической системы, она стала един языком для кадров и механизмом по их воспроизводству, она сплотила высшие страты и уменьшила степень бунтарства в обществе.
Суть универсализма заключается в том, что существуют значимые общие утверждения о мире, которые постоянно верны. Интересно то, что эти утверждения о мире есть результат культурного и научного творения стран-гегемонов ядра капиталистической системы, которые, пользуясь своим положением в государственной иерархии, насаждали их в других странах (проводили "модернизацию").
Модернизация ставила перед собой цель повышения экономической эффективности и политической безопасности. Политическая безопасность, по мнению капиталистов, предполагала вестернизацию колониальных элит и отделение их от "масс", что уменьшало бы риск восстаний и бунтов.
Валлерстайн также обращает внимание на то, что для функционирования вышеобозначенной системы была создана мировая универсальная культура, которая потребовала создания слоя специалистов, администраторов, педагогов, ученых и техников. Мировая или массовая культура стала не только силой объединившей буржуазию, но и оправданием ее деятельности и социального неравенства.
В итоге, заключает Валлерстайн, научная культура стала чем-то большим, чем просто рационализация. Она стала социализировать кадры капиталистической системы, она стала един языком для кадров и механизмом по их воспроизводству, она сплотила высшие страты и уменьшила степень бунтарства в обществе.
четверг, 12 февраля 2015
Сегодня, обсуждая вопрос о том, прочна ли созданная в России в 2000-е годы политическая система, большинство дискутантов не учитывают ее внутренней комплексности. Рассуждения об «авторитаризме» и «возврате к советскому прошлому», «нефтяной игле» и «эффекте пропаганды», как и многие другие, уводят нас от важнейших принципов функционирования современного российского общества и мешают оценить потенциал и перспективы путинской стабильности.
На мой взгляд, в последние годы в России сложился уникальный тип социальной структуры, которому трудно найти аналог. Я менее всего верю в то, что его образ был априори создан в мозгу жителей кооператива «Озеро» и затем воплощен в жизнь, однако то, что в итоге возникло, требует долгого и глубокого анализа. По сути, это своего рода «необщественное общество», как бы коряво этот термин ни звучал.
Россия начала второго десятилетия XXI века — совершенно особая страна по ряду признаков. Это открытое общество, граждане которого больше всего боятся именно этой открытости. Это относительно жестко управляемое общество, но не имеющее никакой идеологии, общество с массой формальных ограничений, но допускающее немыслимую степень личной свободы. Наконец, что самое важное, это общество, которое кажется единым и сплоченным, но основано на неограниченном индивидуализме.
Формирование этой социальной системы шло по нескольким направлениям, на каждом из которых власть достигала впечатляющих успехов.
Первой ее победой стало преодоление угрозы со стороны внешнего мира. Если мы вспомним Советский Союз и фобии коммунистической элиты, то окажется, что самой очевидной из них была боязнь информационной открытости. Сведения о западных обществах контролировались, выезд граждан ограничивался, информация фильтровалась. Предполагалось, что авторитарная модель может существовать только в изоляции от мира. Однако специфика 1990-х и 2000-х годов показала обратное. Сначала масштабные рыночные реформы, прочно связавшиеся в сознании людей с «западными ценностями», жестоко ударили по благосостоянию и гордости россиян, а затем рост благосостояния пришелся на период куда более самостоятельной политики. При этом сохранение советского принципа самоидентификации со страной привело к тому, что успехи единиц стали восприниматься как достижения общества: мне самому доводилось слышать, как небогатые российские туристы в Париже рассуждали о том, на каких дешевых машинах, по сравнению с москвичами, ездят французы, хотя никто из говоривших не мог позволить себе «олигархические» лимузины.
Запад стал рассматриваться в «новой» России как источник проблем для нашей страны, как общество, у которого «вставшей с колен» державе нечему учиться и которое зависит от нас больше, чем мы от него. Повторю: эти представления сформировались и в силу опыта 1990-х, и в результате экономического подъема 2000-х, и как следствие умелой пропаганды. Но факт остается фактом: властям удалось добиться полного иммунитета против того влияния Запада, которое в ХХ веке разрушило десятки ранее закрытых авторитарных режимов.
Вторым выдающимся достижением стала деидеологизация общества, в большинстве случаев крайне опасная для недемократических систем. Если в Советском Союзе народ был, причем не только исключительно формально, объединен определенной целью, то в современной России такая цель отсутствует. Ни «стабильность», ни «вставание с колен», ни даже сплочение «русского мира» не указывают на нее, определяя не столько конечный результат (типа «победы коммунизма»), сколько состояние или процесс. На место советской идеологии и ее проявлений пришла рафинированная капиталистическая беспринципность с принципом обогащения в качестве «альфы и омеги». Несмотря на рассуждения о «духовных скрепах», современная российская система сдерживается скрепой материальной — взаимным и глубоким консенсусом воров, жирующих на общественном достоянии.
На смену идеологии, которая позволяла всему обществу смотреть в одном направлении, пришла круговая порука коррупционеров, которая кооптирует в правящую клику все новых людей на основе личной лояльности. Это сплачивает «элиту», так как выбраковывает из нее принципиальных граждан и трансформирует любые личные качества в деньги и богатство. Они и являются новой российской идеологией, которая создает не столько единую «платформу», сколько задает общий принцип функционирования общества. В деньги конвертируются знания, позиции в иерархии, власть, а сами деньги столь же просто конвертируются во все остальное. Это в нормальных странах бывает научная элита, культурная, политическая или предпринимательская, но в России «элита» едина и объединяет только тех, кто умело превращает любые свои возможности в кэш, и наоборот.
В таких условиях у общества исчезают цель, ощущение миссии и образцы для подражания — и оно деструктурируется, становясь массой.
Третий фактор даже более важен и вытекает из двух уже отмеченных. Пресловутый «путинский консенсус» не был обменом свободы на благосостояние, как считают многие либералы. Свободу у россиян никто не забирал, напротив, ее сегодня в обществе имеется с избытком. Секрет России эпохи Путина состоит, скорее, в притворных ограничениях свободы, но в таких, которые еще больше оттеняют ее беспредельность. В отличие от советских времен, россияне имеют право выезжать из страны, обзаводиться любой собственностью, свободно распространять информацию, заниматься бизнесом и, что самое важное, практически не сковывать себя никакими моральными ограничениями в частной жизни. Свобода в России не отменена — она умело вытеснена из общественной жизни в личную; именно это и делает страну «необщественным обществом», в котором не возникают те социальные взаимодействия, которые привычно именуются гражданскими, но в котором в то же время не появляется давления на власть, всегда порождаемого отсутствием свободы как таковой. За тысячами мелочных запретов, о которых часто пишет возмущенная пресса, скрывается неограниченное пространство личной вседозволенности, и совершенно прав наш известный историк Алексей Миллер, отмечающий, что, «живя в заведомо несоответствующей демократическим стандартам России, чувствуешь себя лично свободным»1.
Это объясняет то устойчивое снижение социальной активности, которое мы наблюдаем в последние годы в стране, причем на фоне все большего увлечения активностью квазисоциальной: общением в интернете, социальных сетях, на форумах и т. д. Свобода в России перестает быть инструментом социальных перемен — и это, наверное, было бы высшим достижением путинизма, если бы не еще одно обстоятельство.
Четвертый момент кажется мне самым принципиальным. Начиная с первых постсоветских лет в России стало складываться общество, в котором человек мог добиться практически всего, но в условиях, когда он действовал индивидуально и не стремился опираться на общественную консолидацию. Если вы хотите решить какую-то проблему, проще дать взятку, договориться об исключительном отношении или просто закрыть глаза на те или иные правила, но только не пытаться усомниться в их законности и не требовать их изменения. Это прекрасно соотносится с главным принципом управления — со слиянием бизнеса и власти и с превращением любой публичной должности в источник обогащения. Коррупция выступает не злом, а естественным элементом — если не благом — в новой системе, так как она позволяет решать те проблемы, которые эта система создает. И что важнее, она позволяет решать их эффективно, в то время как коллективные действия, напротив, блокируют саму возможность решения. Это именно та жизнь, которая, как говорил известный британско-польский философ Зигмунт Бауман, представляет собой «процесс индивидуального решения системных противоречий»2.
В результате у людей возникает, причем небезосновательно, понимание контрпродуктивности коллективных действий. Коррупционная система не вызывает отторжения, так как предлагает практически идеальный вариант повседневного нарратива, позволяющего решать массу существующих у каждого человека проблем, причем более эффективно, чем любой иной вариант. Секрет путинской России состоит в резком расширении того пространства, на котором гражданам позволено индивидуально решать системные противоречия. В итоге страну населяют люди, желающие есть и спать, зарабатывать деньги и свободно действовать в своем ограниченном пространстве, видеть реалии другого мира, но удовлетворяться (и даже гордиться) своими. Поэтому Путин может спать спокойно. Под ним — абсолютно деструктурированная масса, а liquid postmodernity, апологетизирующая коррумпированную власть, не способная к самоорганизации и не имеющая общих задач и единых целей.
Завершая картину и возвращаясь немного назад, можно снова вспомнить об открытости. В этом — финальный аккорд системы. Слабостью советского общества было то, что оно не позволяло проявить себя слишком многим и слишком разным людям и социальным группам. Носители отличных от общепринятых взглядов преследовались; инициативы были наказуемы; альтернативная культура зажималась; религиозная жизнь подавлялась. И как только Михаил Горбачев заговорил о переменах, его намерения нашли миллионы сторонников. Некоторые хотели реформы и обновления системы, некоторые — ее полного разрушения, но все понимали: никто не решит своих частных проблем, не разрушив рамок, сковывавших все общество в целом. Система, не устраивавшая почти всех, не могла выжить. Сегодня границы открыты, и тот, кто недоволен системой настолько, что не удовлетворяется свободой внутри них, волен уехать. Таких с каждым годом становится все больше, а «агрессивно-послушное большинство», как его когда-то называли, все более консолидируется.
У российского общества нет будущего. Но у той безликой и беспринципной массы, которая населяет сегодня страну, оно есть. И это более чем устраивает и саму массу, и тех, кто паразитирует на ее послушности. Ведь от народа никто не просит жертв — от него требуется только немного смирения. А это значит, что на скорые перемены рассчитывать не стоит.
На мой взгляд, в последние годы в России сложился уникальный тип социальной структуры, которому трудно найти аналог. Я менее всего верю в то, что его образ был априори создан в мозгу жителей кооператива «Озеро» и затем воплощен в жизнь, однако то, что в итоге возникло, требует долгого и глубокого анализа. По сути, это своего рода «необщественное общество», как бы коряво этот термин ни звучал.
Россия начала второго десятилетия XXI века — совершенно особая страна по ряду признаков. Это открытое общество, граждане которого больше всего боятся именно этой открытости. Это относительно жестко управляемое общество, но не имеющее никакой идеологии, общество с массой формальных ограничений, но допускающее немыслимую степень личной свободы. Наконец, что самое важное, это общество, которое кажется единым и сплоченным, но основано на неограниченном индивидуализме.
Формирование этой социальной системы шло по нескольким направлениям, на каждом из которых власть достигала впечатляющих успехов.
Первой ее победой стало преодоление угрозы со стороны внешнего мира. Если мы вспомним Советский Союз и фобии коммунистической элиты, то окажется, что самой очевидной из них была боязнь информационной открытости. Сведения о западных обществах контролировались, выезд граждан ограничивался, информация фильтровалась. Предполагалось, что авторитарная модель может существовать только в изоляции от мира. Однако специфика 1990-х и 2000-х годов показала обратное. Сначала масштабные рыночные реформы, прочно связавшиеся в сознании людей с «западными ценностями», жестоко ударили по благосостоянию и гордости россиян, а затем рост благосостояния пришелся на период куда более самостоятельной политики. При этом сохранение советского принципа самоидентификации со страной привело к тому, что успехи единиц стали восприниматься как достижения общества: мне самому доводилось слышать, как небогатые российские туристы в Париже рассуждали о том, на каких дешевых машинах, по сравнению с москвичами, ездят французы, хотя никто из говоривших не мог позволить себе «олигархические» лимузины.
Запад стал рассматриваться в «новой» России как источник проблем для нашей страны, как общество, у которого «вставшей с колен» державе нечему учиться и которое зависит от нас больше, чем мы от него. Повторю: эти представления сформировались и в силу опыта 1990-х, и в результате экономического подъема 2000-х, и как следствие умелой пропаганды. Но факт остается фактом: властям удалось добиться полного иммунитета против того влияния Запада, которое в ХХ веке разрушило десятки ранее закрытых авторитарных режимов.
Вторым выдающимся достижением стала деидеологизация общества, в большинстве случаев крайне опасная для недемократических систем. Если в Советском Союзе народ был, причем не только исключительно формально, объединен определенной целью, то в современной России такая цель отсутствует. Ни «стабильность», ни «вставание с колен», ни даже сплочение «русского мира» не указывают на нее, определяя не столько конечный результат (типа «победы коммунизма»), сколько состояние или процесс. На место советской идеологии и ее проявлений пришла рафинированная капиталистическая беспринципность с принципом обогащения в качестве «альфы и омеги». Несмотря на рассуждения о «духовных скрепах», современная российская система сдерживается скрепой материальной — взаимным и глубоким консенсусом воров, жирующих на общественном достоянии.
На смену идеологии, которая позволяла всему обществу смотреть в одном направлении, пришла круговая порука коррупционеров, которая кооптирует в правящую клику все новых людей на основе личной лояльности. Это сплачивает «элиту», так как выбраковывает из нее принципиальных граждан и трансформирует любые личные качества в деньги и богатство. Они и являются новой российской идеологией, которая создает не столько единую «платформу», сколько задает общий принцип функционирования общества. В деньги конвертируются знания, позиции в иерархии, власть, а сами деньги столь же просто конвертируются во все остальное. Это в нормальных странах бывает научная элита, культурная, политическая или предпринимательская, но в России «элита» едина и объединяет только тех, кто умело превращает любые свои возможности в кэш, и наоборот.
В таких условиях у общества исчезают цель, ощущение миссии и образцы для подражания — и оно деструктурируется, становясь массой.
Третий фактор даже более важен и вытекает из двух уже отмеченных. Пресловутый «путинский консенсус» не был обменом свободы на благосостояние, как считают многие либералы. Свободу у россиян никто не забирал, напротив, ее сегодня в обществе имеется с избытком. Секрет России эпохи Путина состоит, скорее, в притворных ограничениях свободы, но в таких, которые еще больше оттеняют ее беспредельность. В отличие от советских времен, россияне имеют право выезжать из страны, обзаводиться любой собственностью, свободно распространять информацию, заниматься бизнесом и, что самое важное, практически не сковывать себя никакими моральными ограничениями в частной жизни. Свобода в России не отменена — она умело вытеснена из общественной жизни в личную; именно это и делает страну «необщественным обществом», в котором не возникают те социальные взаимодействия, которые привычно именуются гражданскими, но в котором в то же время не появляется давления на власть, всегда порождаемого отсутствием свободы как таковой. За тысячами мелочных запретов, о которых часто пишет возмущенная пресса, скрывается неограниченное пространство личной вседозволенности, и совершенно прав наш известный историк Алексей Миллер, отмечающий, что, «живя в заведомо несоответствующей демократическим стандартам России, чувствуешь себя лично свободным»1.
Это объясняет то устойчивое снижение социальной активности, которое мы наблюдаем в последние годы в стране, причем на фоне все большего увлечения активностью квазисоциальной: общением в интернете, социальных сетях, на форумах и т. д. Свобода в России перестает быть инструментом социальных перемен — и это, наверное, было бы высшим достижением путинизма, если бы не еще одно обстоятельство.
Четвертый момент кажется мне самым принципиальным. Начиная с первых постсоветских лет в России стало складываться общество, в котором человек мог добиться практически всего, но в условиях, когда он действовал индивидуально и не стремился опираться на общественную консолидацию. Если вы хотите решить какую-то проблему, проще дать взятку, договориться об исключительном отношении или просто закрыть глаза на те или иные правила, но только не пытаться усомниться в их законности и не требовать их изменения. Это прекрасно соотносится с главным принципом управления — со слиянием бизнеса и власти и с превращением любой публичной должности в источник обогащения. Коррупция выступает не злом, а естественным элементом — если не благом — в новой системе, так как она позволяет решать те проблемы, которые эта система создает. И что важнее, она позволяет решать их эффективно, в то время как коллективные действия, напротив, блокируют саму возможность решения. Это именно та жизнь, которая, как говорил известный британско-польский философ Зигмунт Бауман, представляет собой «процесс индивидуального решения системных противоречий»2.
В результате у людей возникает, причем небезосновательно, понимание контрпродуктивности коллективных действий. Коррупционная система не вызывает отторжения, так как предлагает практически идеальный вариант повседневного нарратива, позволяющего решать массу существующих у каждого человека проблем, причем более эффективно, чем любой иной вариант. Секрет путинской России состоит в резком расширении того пространства, на котором гражданам позволено индивидуально решать системные противоречия. В итоге страну населяют люди, желающие есть и спать, зарабатывать деньги и свободно действовать в своем ограниченном пространстве, видеть реалии другого мира, но удовлетворяться (и даже гордиться) своими. Поэтому Путин может спать спокойно. Под ним — абсолютно деструктурированная масса, а liquid postmodernity, апологетизирующая коррумпированную власть, не способная к самоорганизации и не имеющая общих задач и единых целей.
Завершая картину и возвращаясь немного назад, можно снова вспомнить об открытости. В этом — финальный аккорд системы. Слабостью советского общества было то, что оно не позволяло проявить себя слишком многим и слишком разным людям и социальным группам. Носители отличных от общепринятых взглядов преследовались; инициативы были наказуемы; альтернативная культура зажималась; религиозная жизнь подавлялась. И как только Михаил Горбачев заговорил о переменах, его намерения нашли миллионы сторонников. Некоторые хотели реформы и обновления системы, некоторые — ее полного разрушения, но все понимали: никто не решит своих частных проблем, не разрушив рамок, сковывавших все общество в целом. Система, не устраивавшая почти всех, не могла выжить. Сегодня границы открыты, и тот, кто недоволен системой настолько, что не удовлетворяется свободой внутри них, волен уехать. Таких с каждым годом становится все больше, а «агрессивно-послушное большинство», как его когда-то называли, все более консолидируется.
У российского общества нет будущего. Но у той безликой и беспринципной массы, которая населяет сегодня страну, оно есть. И это более чем устраивает и саму массу, и тех, кто паразитирует на ее послушности. Ведь от народа никто не просит жертв — от него требуется только немного смирения. А это значит, что на скорые перемены рассчитывать не стоит.
воскресенье, 25 января 2015
воскресенье, 11 января 2015
На 2015 год для мировой экономики:
Начнется кризис примерно так же, как он начался в сентябре 2008 года - с резкого падения котировок ценных бумаг. Что станет «спусковым крючком» - пока вопрос, но он, по большому счету, не так уж и важен. Важно, что немедленно встанет вопрос об устойчивости банковской системы, активы которой резко обесценятся, а вот пассивы, то есть обязательства, никуда не денутся. И вот здесь уже есть несколько вариантов.
Вариант первый. Мировая финансовая элита успеет подготовить вариант для форс-мажора. Если обвал случится весной, то, скорее всего, они не успеют, если осенью - то могут и успеть что-то организовать. Например, если ИГИЛ обрушит режим Саудитов и начнет объединенный «суннитский поход» против Израиля (а Иран оккупирует западное побережью Персидского залива), то шансы на такое решение есть. В этом случае, основной удар придется по домохозяйствам и реальному сектору. Кроме того, сильнейший удар будет нанесен по накоплениям разного рода структур за пределами США, в первую очередь - сырьевых стран и их олигархов.
Роль доллара в такой ситуации резко вырастет. Общее их количество в мире резко сократится (в связи с сокращением кредита), при том, что активы, в общем, никуда не денутся, что означает общую девальвацию активов относительно доллара. Предъявить претензии США не получится - форс-мажор, формально, будет объявлен в соответствии с законодательством. Сами США смогут, в условиях чрезвычайной ситуации, активно работать с «чужими» активами, в части того, обеспечивать по ним выплаты или права собственности или нет.
Ситуация, казалось бы, крайне выгодная для американских элит, однако есть одна проблема: при этом сценарии придется «вручную» заниматься реструктуризацией взаимных обязательств, что приведет к резкому взлету коррупции и общей напряженности в государстве, но, главное, что это практически одномоментно закроет механизмы стимулирования спроса. Иными словами, дефляционный спад, который длился в начале 30-х почти три года (а при нынешнем масштабе диспропорций должен продлиться около пяти лет), в рамках этого сценария произойдет за несколько недель.
Поскольку точка равновесия по доходам/расходам для американских домохозяйств лежит ниже нынешних расходов больше, чем на 50% (то есть спад будет более, чем вдвое, примерно раза в полтора больше, чем по итогам кризиса 30-х, ссылка), резко вырастут и социальные проблемы. Если это произойдет осенью наступившего года, то основные последствия произойдут уже в 2016 году, что выходит за горизонт прогнозов, но в этот год США уже войдут в состоянии серьезного социально-политического хаоса, прогнозировать который крайне сложно. Однако, напомню, что на сегодня этот сценарий представляется достаточно экзотическим.
Сценарий второй, который не требует никаких внешних условий, состоит в повторении варианта 85-летней давности - то есть чисто дефляционный вариант развития событий. В этом случае банковская система США (а значит - и мира) в целом выходит на банкротство, причем никто ей не помогает. Несколько крупных банков государство спасает «в ручном» режиме с целью обеспечения расчетов, разрешают также создание новых малых (местных) банков. В этом случае спад уровня жизни населения идет относительно ровно (как и тогда - примерно со скоростью 1% в месяц), роль доллара в мире на фоне этого кризиса растет, все остальные активы (за исключением золота) резко теряют в цене и ликвидности, даже нефть.
Долларовые расчеты за пределами США резко усложняются, долларовые сбережения нерезидентов США в большинстве своем теряются. США проходят через очередной дефолт в стиле «банковских каникул», однако наличные доллары вполне принимаются. Ключевую роль в обеспечении экономической политики в мире играть администрация США и те страны, которые быстро начинают создавать на своей (а затем и вне ее) территории альтернативные валютно-денежные системы. Нынешняя мировая финансовая элита быстро теряет свой «вес» в мире, поскольку все реальные активы, находящиеся за пределами США, быстро переходят под контроль местных элит, и, главное, принципиально меняется механизм получения прибыли (см. ниже).
Третий сценарий состоит в том, что финансовая элита, все-таки, «перебарывает» американскую бюрократию и повторяет сценарий осени 2008 года, то есть начинает массовую эмиссию доллара с целью спасти финансовую систему. Поскольку сегодня кредитный мультипликатор равен не 17, как семь лет назад, а ниже 5 (от низов он в последнее время несколько отошел), то массированный вброс долларов приведет к высокой инфляции. Точно ее оценить сложно, но сразу после кризиа она может превышать 10% в месяц.
В такой ситуации главным последствием для экономики станет разорение предприятий, встроенных в сложные технологические цепочки, остановка более или менее нормального кредита (у банков не будет особых стимулов стараться кредитовать, свои проблемы они будут решать за счет ФРС) и, главное, резкое падение реального (но не номинального!) частного спроса. Если говорить о долгосрочных экономических последствиях, то они будут примерно такие же, как в предыдущем сценарии, только скорость их протекания будет значительно более высокая и возможности по государственному вмешательству и поддержке отдельных отраслей будут тем самым ограничены.
Принципиальна разница по этим сценариям и во внешнем мире. При втором (дефляционном) курс доллара будет расти, а тенденции на раздел мира на валютные зоны приведет к тому, что доллары со всего мира будут возвращаться в США, что будет смягчать кризис (в США будет нехватка долларов). А вот кризис инфляционный, быть может, и не приведет к резкому возврату долларов «на родину», но их курс будет все время падать, а значит, возможности США по контролю за мировой ситуацией будут быстро ослабевать.
Есть еще одно любопытное обстоятельство. 85 лет назад обрушение пузыря на фондовом рынке произошло в октябре 1929 года, а дефляционный кризис начался весной 30-го года, то есть с лагом в полгода. Более того, фондовый рынок к тому времени отыграл больше половины осеннего падения (вновь он стад падать к концу весны). Если обрушение фондового рынка в США произойдет в ближайшие месяцы, то, не исключено, что дефляционный шок начнется с некоторым запозданием и сейчас (хотя, конечно, не таким длинным, как тогда, сейчас процессы в финансовой сфере протекают куда быстрее). Но это только в том случае, если не будет массированной эмиссии, в этом случае спад начнется практически мгновенно. И это еще один повод для того, чтобы попридержать активность финансовой элиты, направленной на попытки спасти финансовую систему и свою роль в мире.
Начнется кризис примерно так же, как он начался в сентябре 2008 года - с резкого падения котировок ценных бумаг. Что станет «спусковым крючком» - пока вопрос, но он, по большому счету, не так уж и важен. Важно, что немедленно встанет вопрос об устойчивости банковской системы, активы которой резко обесценятся, а вот пассивы, то есть обязательства, никуда не денутся. И вот здесь уже есть несколько вариантов.
Вариант первый. Мировая финансовая элита успеет подготовить вариант для форс-мажора. Если обвал случится весной, то, скорее всего, они не успеют, если осенью - то могут и успеть что-то организовать. Например, если ИГИЛ обрушит режим Саудитов и начнет объединенный «суннитский поход» против Израиля (а Иран оккупирует западное побережью Персидского залива), то шансы на такое решение есть. В этом случае, основной удар придется по домохозяйствам и реальному сектору. Кроме того, сильнейший удар будет нанесен по накоплениям разного рода структур за пределами США, в первую очередь - сырьевых стран и их олигархов.
Роль доллара в такой ситуации резко вырастет. Общее их количество в мире резко сократится (в связи с сокращением кредита), при том, что активы, в общем, никуда не денутся, что означает общую девальвацию активов относительно доллара. Предъявить претензии США не получится - форс-мажор, формально, будет объявлен в соответствии с законодательством. Сами США смогут, в условиях чрезвычайной ситуации, активно работать с «чужими» активами, в части того, обеспечивать по ним выплаты или права собственности или нет.
Ситуация, казалось бы, крайне выгодная для американских элит, однако есть одна проблема: при этом сценарии придется «вручную» заниматься реструктуризацией взаимных обязательств, что приведет к резкому взлету коррупции и общей напряженности в государстве, но, главное, что это практически одномоментно закроет механизмы стимулирования спроса. Иными словами, дефляционный спад, который длился в начале 30-х почти три года (а при нынешнем масштабе диспропорций должен продлиться около пяти лет), в рамках этого сценария произойдет за несколько недель.
Поскольку точка равновесия по доходам/расходам для американских домохозяйств лежит ниже нынешних расходов больше, чем на 50% (то есть спад будет более, чем вдвое, примерно раза в полтора больше, чем по итогам кризиса 30-х, ссылка), резко вырастут и социальные проблемы. Если это произойдет осенью наступившего года, то основные последствия произойдут уже в 2016 году, что выходит за горизонт прогнозов, но в этот год США уже войдут в состоянии серьезного социально-политического хаоса, прогнозировать который крайне сложно. Однако, напомню, что на сегодня этот сценарий представляется достаточно экзотическим.
Сценарий второй, который не требует никаких внешних условий, состоит в повторении варианта 85-летней давности - то есть чисто дефляционный вариант развития событий. В этом случае банковская система США (а значит - и мира) в целом выходит на банкротство, причем никто ей не помогает. Несколько крупных банков государство спасает «в ручном» режиме с целью обеспечения расчетов, разрешают также создание новых малых (местных) банков. В этом случае спад уровня жизни населения идет относительно ровно (как и тогда - примерно со скоростью 1% в месяц), роль доллара в мире на фоне этого кризиса растет, все остальные активы (за исключением золота) резко теряют в цене и ликвидности, даже нефть.
Долларовые расчеты за пределами США резко усложняются, долларовые сбережения нерезидентов США в большинстве своем теряются. США проходят через очередной дефолт в стиле «банковских каникул», однако наличные доллары вполне принимаются. Ключевую роль в обеспечении экономической политики в мире играть администрация США и те страны, которые быстро начинают создавать на своей (а затем и вне ее) территории альтернативные валютно-денежные системы. Нынешняя мировая финансовая элита быстро теряет свой «вес» в мире, поскольку все реальные активы, находящиеся за пределами США, быстро переходят под контроль местных элит, и, главное, принципиально меняется механизм получения прибыли (см. ниже).
Третий сценарий состоит в том, что финансовая элита, все-таки, «перебарывает» американскую бюрократию и повторяет сценарий осени 2008 года, то есть начинает массовую эмиссию доллара с целью спасти финансовую систему. Поскольку сегодня кредитный мультипликатор равен не 17, как семь лет назад, а ниже 5 (от низов он в последнее время несколько отошел), то массированный вброс долларов приведет к высокой инфляции. Точно ее оценить сложно, но сразу после кризиа она может превышать 10% в месяц.
В такой ситуации главным последствием для экономики станет разорение предприятий, встроенных в сложные технологические цепочки, остановка более или менее нормального кредита (у банков не будет особых стимулов стараться кредитовать, свои проблемы они будут решать за счет ФРС) и, главное, резкое падение реального (но не номинального!) частного спроса. Если говорить о долгосрочных экономических последствиях, то они будут примерно такие же, как в предыдущем сценарии, только скорость их протекания будет значительно более высокая и возможности по государственному вмешательству и поддержке отдельных отраслей будут тем самым ограничены.
Принципиальна разница по этим сценариям и во внешнем мире. При втором (дефляционном) курс доллара будет расти, а тенденции на раздел мира на валютные зоны приведет к тому, что доллары со всего мира будут возвращаться в США, что будет смягчать кризис (в США будет нехватка долларов). А вот кризис инфляционный, быть может, и не приведет к резкому возврату долларов «на родину», но их курс будет все время падать, а значит, возможности США по контролю за мировой ситуацией будут быстро ослабевать.
Есть еще одно любопытное обстоятельство. 85 лет назад обрушение пузыря на фондовом рынке произошло в октябре 1929 года, а дефляционный кризис начался весной 30-го года, то есть с лагом в полгода. Более того, фондовый рынок к тому времени отыграл больше половины осеннего падения (вновь он стад падать к концу весны). Если обрушение фондового рынка в США произойдет в ближайшие месяцы, то, не исключено, что дефляционный шок начнется с некоторым запозданием и сейчас (хотя, конечно, не таким длинным, как тогда, сейчас процессы в финансовой сфере протекают куда быстрее). Но это только в том случае, если не будет массированной эмиссии, в этом случае спад начнется практически мгновенно. И это еще один повод для того, чтобы попридержать активность финансовой элиты, направленной на попытки спасти финансовую систему и свою роль в мире.
пятница, 02 января 2015
.«В «Пражском кладбище» вы много рассуждаете о поп-культуре XIX века — романах-фельетонах (книгах, которые публикуются по главам в газете или журнале. — «РР»). В чем разница между поп-культурой XIX века и поп-культурой современной?
В XIX веке появляется индустрия производства культурных продуктов. И культура делится на две части — высокую и массовую. Бальзак — высокая культура, Дюма — массовая.
В ХХ веке появляется больше уровней. Скажем, первые комиксы были рассчитаны на самый низкий уровень. Дальше идет средний уровень, тут классический пример — Сомерсет Моэм. Этот уровень рассчитан на мелкую буржуазию. Наверху находятся писатели, которые пишут только для других писателей.
Но во второй половине века все перемешивается. Появляются смешанные уровни — поп-арт или поп-музыка, в которых есть что-то и от массовой культуры, и от авангарда. Теперь культура превратилась в архипелаг из тысячи островов. Комиксы были поп-жанром, а сейчас есть комиксы, рассчитанные только на университетских профессоров. Я такие комиксы, кстати, терпеть не могу»
четверг, 21 августа 2014
19 заповедей Марии Монтессори для родителей, которые нужно перечитывать хотя бы раз в год
1. Детей учит то, что их окружает.2. Если ребенка часто критикуют – он учится осуждать.3. Если ребенка часто хвалят – он учится оценивать.4. Если ребенку демонстрируют враждебность – он учится драться.5. Если с ребенком честны – он учится справедливости.6. Если ребенка часто высмеивают – он учится быть робким.7. Если ребенок живет с чувством безопасности – он учится верить.8.Если ребенка часто позорят – он учится чувствовать себя виноватым.9. Если ребенка часто одобряют – он учится хорошо к себе относиться.10. Если к ребенку часто бывают снисходительны – он учится быть терпеливым.11. Если ребенка часто подбадривают – он приобретает уверенность в себе.12. Если ребенок живет в атмосфере дружбы и чувствует себя необходимым – он учится находить в этом мире любовь.13. Не говорите плохо о ребенке – ни при нем, ни без него.14. Концентрируйтесь на развитии хорошего в ребенке, так что в итоге плохому не будет оставаться места.15. Всегда прислушивайтесь и отвечайте ребенку, который обращается к вам.16. Уважайте ребенка, который сделал ошибку и сможет сейчас или чуть позже исправить ее.17. Будьте готовы помочь ребенку, который находится в поиске и быть незаметным для того ребенка, который уже все нашел.18. Помогайте ребенку осваивать ранее неосвоенное. Делайте это, наполняя окружающий мир заботой, сдержанностью, тишиной и любовью.19. В обращении с ребенком всегда придерживайтесь лучших манер – предлагайте ему лучшее, что есть в вас самих.
1. Детей учит то, что их окружает.2. Если ребенка часто критикуют – он учится осуждать.3. Если ребенка часто хвалят – он учится оценивать.4. Если ребенку демонстрируют враждебность – он учится драться.5. Если с ребенком честны – он учится справедливости.6. Если ребенка часто высмеивают – он учится быть робким.7. Если ребенок живет с чувством безопасности – он учится верить.8.Если ребенка часто позорят – он учится чувствовать себя виноватым.9. Если ребенка часто одобряют – он учится хорошо к себе относиться.10. Если к ребенку часто бывают снисходительны – он учится быть терпеливым.11. Если ребенка часто подбадривают – он приобретает уверенность в себе.12. Если ребенок живет в атмосфере дружбы и чувствует себя необходимым – он учится находить в этом мире любовь.13. Не говорите плохо о ребенке – ни при нем, ни без него.14. Концентрируйтесь на развитии хорошего в ребенке, так что в итоге плохому не будет оставаться места.15. Всегда прислушивайтесь и отвечайте ребенку, который обращается к вам.16. Уважайте ребенка, который сделал ошибку и сможет сейчас или чуть позже исправить ее.17. Будьте готовы помочь ребенку, который находится в поиске и быть незаметным для того ребенка, который уже все нашел.18. Помогайте ребенку осваивать ранее неосвоенное. Делайте это, наполняя окружающий мир заботой, сдержанностью, тишиной и любовью.19. В обращении с ребенком всегда придерживайтесь лучших манер – предлагайте ему лучшее, что есть в вас самих.
четверг, 31 июля 2014
События на Украине заставили подумать о странной аберрации восприятия Россией условного Запада (включая и Соединённые Штаты тоже) и восприятия Западом России.
Мы будем в этих заметках делать некоторые обобщения — истина всегда разнообразнее; тем не менее, нам кажется, что мы на эти обобщения имеем право.
Вдруг вспомнилось, как мы — в последнюю четверть века — смотрели классическое американское кино.
Мы всегда болели за американцев, да ведь?
За американцев во Вьетнаме («Взвод» Оливера Стоуна), за американцев в Сомали («Чёрный ястреб» Ридли Скотта), за американцев где-то («Апокалипсис сегодня» Копполы), и ещё раз за американцев во Вьетнаме («Цельнометаллическая оболочка» Кубрика), и так далее, так далее, так далее — вплоть до фильма «Спасти рядового Райна» Спилберга. Эти фильмы на определённый момент затмили и «Они сражались за Родину» и прочее наше великое кино.
Вы, кстати, обратили внимание на этот восхитительный эффект: когда Спилберг показывает высадку американцев в Нормандии в 1944 году - и их там крошат в мелкий салат, у нас — как и у любого зрителя на земном шаре — возникает только одно чувство: о, какие американцы, как воевали, как по ним страшно били, а они всё выдержали.
Но если на секунду представить, что подобную атаку снимали бы у нас, сразу бы появилась предыстория о том, что: а) пьяный русский генерал решил сделать подарок Сталину к 1 мая, и погнал солдат на убой; б) атака была произведена без должной огневой подготовки и подступы к высотке уложили трупами; в) из всего этого был бы сделан немедленный вывод, что мы победили не «благодаря», а «вопреки» (хоть у одного человека на земле может такая дикая мысль родиться после просмотра фильма Спилберга?!?). Ну и так далее: обязательны также заградотряды и саркастическая сцена с комиссаром, которого «простой солдат» посылает куда подальше.
Мы болели за американцев даже когда в дурацких боевиках они сражались с русскими («Хищник» со Шварценеггером), или когда русский Иван переходил на сторону американцев («Чёрный скорпион» со Лундгреном).
Мы никогда не искали в их кино подтверждения того, что они — дурные, они — ведут империалистические войны, они — устраивают геноцид, они — убивают невинных людей.
Много ли людей оценило фильм «Без цензуры» Брайна де Пальма (о зверствах американцев в Ираке).
Вы скажете: как будто мы не снимали фильмы про «плохих американцев».
Ну, снимали, да, ну, работали две идеологические машины, ну, американская работала лучше нашей (хотя это не значит, что лучше нашей работала и английская, и французская, и австралийская, и все прочие идеологические машины) — но дело ведь не в этом.
Дело в том, что мы изначально настроены думать о себе дурно — при всём нашем шапкозакидательстве и пресловутом «патриотическом угаре». О себе дурно, а про других — в целом хорошо.
А они настроены думать о себе хорошо, а тому, что мы дурные - ищут непрестанные подтверждения.
Мы всё время хотим думать о них лучше, чем они есть. А они о нас — хуже, чем мы есть.
Мы всегда к ним более чем снисходительны. Они всегда к нам строги и пристрастны.
Создаётся эффект своеобразного перевёрнутого зеркала: они смотрят фильмы о том, как чудовищно в России и воспринимают это как правду, и фильмы о том, что Россия — героическая и прекрасная — как «соцреализм» и «лакировку».
Здесь смотрят фильмы про героический и гламурный Запад, как истинную правду, фильмы же с картинами раздрая, человеческой печали и нищеты — не воспринимают; по крайней мере, с «Западом» - они не ассоциируются напрямую. Это просто фильмы про отдельных людей, которым почему-то плохо на чудесном Западе.
Это собственно касается не только кино, но и литературы (или исторической публицистики).
Самые популярные и читаемые наши книги на Западе какие?
Я перечислю те из них, которые в последние десятилетия занимали места в рейтингах продаж и числились как бестселлеры.
«Архипелаг ГУЛАГ» Солженицына. «Дети Арбата» Рыбакова. Шаламова, конечно же, читают.
Это великая литература — Шаламов так уж точно — но те, кто жили в советские времена отлично помнят: у нас здесь никогда и никого не заводила так литература про немецкие концлагеря. Читали запоем Ремарка, многие читали Бёлля, Томаса Манна. А потом и Эрнста Юнгера стали читать и переиздавать непрестанно (это как если бы в Германии сегодня переиздавали и читали что-нибудь вроде Бондарева, помноженного на Лимонова — но они такое не читают).
Ещё что там летело с прилавков?
«Ночевала тучка золотая» Приставкина - про детдом и выселение чеченцев в 1944 году, если кто не помнит сюжет этой действительно прекрасной повести.
«Приключения солдата Чонкина» Войновича — пародийная антисоветская сага.
Наконец, «Русская красавица» Виктора Ерофеева, про распутную русскую душу (на самом деле очень хороший роман).
Конечно же, Улицкая — с её неизбывным ощущением духоты и мерзости советского быта.
Очень много переводили и читали Эдварда Радзинского.
В общем, выбор неукоснителен, и принцип выбора достаточно прост: о, эта страшная Россия.
Пример совсем близкий лично мне — повесть Михаила Елизарова «Ногти» - после которой ему немедленно дали немецкий грант и пригласили в Германию. Потому что в повести идёт речь про интернат с умственно отсталыми детьми и всё такое прочее.
(Потом немцы поняли, что в Елизарове очень ошибались и - «попросили» его: домой, Миша, домой, ферштейн?).
Мне и в голову не придёт говорить ничего дурного о всех вышеперечисленных: я все эти книги читал и периодически находил это чтение полезным.
Переводилось, конечно, не только это — но эти книги были самыми популярными и ныне вошли в канон.
И ещё тонны и тонны реальных и мифических мемуаров узников ГУЛАГа и «узников ГУЛАГа», библиотека обширнейшая. Если аккуратно все тиражи выложить — как раз можно СССР обложить по границам. И поджечь.
Вы можете представить, что мы будем выбирать книги про Францию или Англию по одному принципу: чтоб нам рассказали, как там погано живётся? С «разоблачениями»? Чтоб больше мяса, порока и кошмара?
Нет, мы такие книги не выбираем.
У нас читают литературу, а не «разоблачения».
Более того, даже когда попадаются книги «с разоблачением» - главы про «разоблачения» наш читатель не особенно замечает.
Помню, в России одно время была очень популярна книга Ромена Гари «Обещание на рассвете» - но потом, сколько я не спрашивал её читателей, никто там толком не заметил авторского сарказма, если не сказать — издевательства по поводу того, как французы сдали всё фашистской Германии, вдруг всей страной отказавшись воевать.
Сейчас я читаю очень хороший, просто прекрасный роман Колума Маккэнна «И пусть вращается прекрасный мир» - там есть впроброс сказанная фраза о том, что в американские тюрьмы напоминают вывернутый наизнанку свободный мир Америки: там чёрных большинство, а белых — мало, «потому что все они откупаются» сообщает героиня Маккэна.
По совести говоря: кого-то из нас может это тронуть? Кто-то, быть может, решит, что в США коррупция? Полноте вам. Эта информация в наших головах не застаивается. Мы все знаем: ад — здесь. Там — в лучшем случае «издержки».
Когда в России в сто тысячный раз затевают разговор о необходимости покаяния за сталинизм, почему-то никто не обращает внимания, что покаянной литературы о фашизме в Испании, Италии, Венгрии, Японии — и даже в Германии и Австрии — несоизмеримо меньше, чем понаписали у нас про Ленина, лагеря и КГБ. Никто и никогда с таким сладострастием не раздирал свои язвы, как делали это здесь. И никто с таким сладострастием не разглядывал чужие язвы, как делали это там (благополучно и достаточно скоро в историческом времени забыв про язвы свои).
С какого-то момента мы здесь начали неосознанно или осознанно отвергать любую «порочащую Запад» литературу.
Практически все иностранные писатели, которые имели какие-либо контакты с «советскими» и рисковали описывать ужасы «капиталистической жизни» выпихнуты на обочину. Это огромный свод литературы о которой даже вспоминать не комильфо.
Вопрос не в том, что по итогам событий на Украине скоро сделают «разоблачительный» фильм про российских оккупантов. (Про грузино-абхазские события такой фильм уже сняли: «Четыре дня в июне»). Вопрос в том, что там всему этому верят — ну, право слово, как дети.
Это ведь только у детей бывают «плохие» и «хорошие», «за наших» и «против наших».
В России эти оппозиции куда сложней, конечно: мы хорошие, но плохие. Они плохие, но хорошие. Они против нас, но это ничего. Мы против них, но отдыхать поедем в Европу.
Это, кстати, с недавнего времени любимый либеральный прикол: чёртовы патриоты, презираете Запад, а отдыхать едете в Европу.
Ну, так, мы ещё смотрим их фильмы, читаем их книги и к ним самим относимся с непобедимой симпатией.
Здесь живут очень доброжелательные и внутренне свободные люди. Они просто не отдают себе в этом отчёт.
А про людей, которые живут там, мы больше ничего говорить не станем.
Кто хотел понять — он уже всё понял.
А кто не хочет понять — с ним ничего уже не поделаешь, пусть живёт, как хочет. Демократия, гуляем.
Читайте далее: svpressa.ru/society/article/94047/
Мы будем в этих заметках делать некоторые обобщения — истина всегда разнообразнее; тем не менее, нам кажется, что мы на эти обобщения имеем право.
Вдруг вспомнилось, как мы — в последнюю четверть века — смотрели классическое американское кино.
Мы всегда болели за американцев, да ведь?
За американцев во Вьетнаме («Взвод» Оливера Стоуна), за американцев в Сомали («Чёрный ястреб» Ридли Скотта), за американцев где-то («Апокалипсис сегодня» Копполы), и ещё раз за американцев во Вьетнаме («Цельнометаллическая оболочка» Кубрика), и так далее, так далее, так далее — вплоть до фильма «Спасти рядового Райна» Спилберга. Эти фильмы на определённый момент затмили и «Они сражались за Родину» и прочее наше великое кино.
Вы, кстати, обратили внимание на этот восхитительный эффект: когда Спилберг показывает высадку американцев в Нормандии в 1944 году - и их там крошат в мелкий салат, у нас — как и у любого зрителя на земном шаре — возникает только одно чувство: о, какие американцы, как воевали, как по ним страшно били, а они всё выдержали.
Но если на секунду представить, что подобную атаку снимали бы у нас, сразу бы появилась предыстория о том, что: а) пьяный русский генерал решил сделать подарок Сталину к 1 мая, и погнал солдат на убой; б) атака была произведена без должной огневой подготовки и подступы к высотке уложили трупами; в) из всего этого был бы сделан немедленный вывод, что мы победили не «благодаря», а «вопреки» (хоть у одного человека на земле может такая дикая мысль родиться после просмотра фильма Спилберга?!?). Ну и так далее: обязательны также заградотряды и саркастическая сцена с комиссаром, которого «простой солдат» посылает куда подальше.
Мы болели за американцев даже когда в дурацких боевиках они сражались с русскими («Хищник» со Шварценеггером), или когда русский Иван переходил на сторону американцев («Чёрный скорпион» со Лундгреном).
Мы никогда не искали в их кино подтверждения того, что они — дурные, они — ведут империалистические войны, они — устраивают геноцид, они — убивают невинных людей.
Много ли людей оценило фильм «Без цензуры» Брайна де Пальма (о зверствах американцев в Ираке).
Вы скажете: как будто мы не снимали фильмы про «плохих американцев».
Ну, снимали, да, ну, работали две идеологические машины, ну, американская работала лучше нашей (хотя это не значит, что лучше нашей работала и английская, и французская, и австралийская, и все прочие идеологические машины) — но дело ведь не в этом.
Дело в том, что мы изначально настроены думать о себе дурно — при всём нашем шапкозакидательстве и пресловутом «патриотическом угаре». О себе дурно, а про других — в целом хорошо.
А они настроены думать о себе хорошо, а тому, что мы дурные - ищут непрестанные подтверждения.
Мы всё время хотим думать о них лучше, чем они есть. А они о нас — хуже, чем мы есть.
Мы всегда к ним более чем снисходительны. Они всегда к нам строги и пристрастны.
Создаётся эффект своеобразного перевёрнутого зеркала: они смотрят фильмы о том, как чудовищно в России и воспринимают это как правду, и фильмы о том, что Россия — героическая и прекрасная — как «соцреализм» и «лакировку».
Здесь смотрят фильмы про героический и гламурный Запад, как истинную правду, фильмы же с картинами раздрая, человеческой печали и нищеты — не воспринимают; по крайней мере, с «Западом» - они не ассоциируются напрямую. Это просто фильмы про отдельных людей, которым почему-то плохо на чудесном Западе.
Это собственно касается не только кино, но и литературы (или исторической публицистики).
Самые популярные и читаемые наши книги на Западе какие?
Я перечислю те из них, которые в последние десятилетия занимали места в рейтингах продаж и числились как бестселлеры.
«Архипелаг ГУЛАГ» Солженицына. «Дети Арбата» Рыбакова. Шаламова, конечно же, читают.
Это великая литература — Шаламов так уж точно — но те, кто жили в советские времена отлично помнят: у нас здесь никогда и никого не заводила так литература про немецкие концлагеря. Читали запоем Ремарка, многие читали Бёлля, Томаса Манна. А потом и Эрнста Юнгера стали читать и переиздавать непрестанно (это как если бы в Германии сегодня переиздавали и читали что-нибудь вроде Бондарева, помноженного на Лимонова — но они такое не читают).
Ещё что там летело с прилавков?
«Ночевала тучка золотая» Приставкина - про детдом и выселение чеченцев в 1944 году, если кто не помнит сюжет этой действительно прекрасной повести.
«Приключения солдата Чонкина» Войновича — пародийная антисоветская сага.
Наконец, «Русская красавица» Виктора Ерофеева, про распутную русскую душу (на самом деле очень хороший роман).
Конечно же, Улицкая — с её неизбывным ощущением духоты и мерзости советского быта.
Очень много переводили и читали Эдварда Радзинского.
В общем, выбор неукоснителен, и принцип выбора достаточно прост: о, эта страшная Россия.
Пример совсем близкий лично мне — повесть Михаила Елизарова «Ногти» - после которой ему немедленно дали немецкий грант и пригласили в Германию. Потому что в повести идёт речь про интернат с умственно отсталыми детьми и всё такое прочее.
(Потом немцы поняли, что в Елизарове очень ошибались и - «попросили» его: домой, Миша, домой, ферштейн?).
Мне и в голову не придёт говорить ничего дурного о всех вышеперечисленных: я все эти книги читал и периодически находил это чтение полезным.
Переводилось, конечно, не только это — но эти книги были самыми популярными и ныне вошли в канон.
И ещё тонны и тонны реальных и мифических мемуаров узников ГУЛАГа и «узников ГУЛАГа», библиотека обширнейшая. Если аккуратно все тиражи выложить — как раз можно СССР обложить по границам. И поджечь.
Вы можете представить, что мы будем выбирать книги про Францию или Англию по одному принципу: чтоб нам рассказали, как там погано живётся? С «разоблачениями»? Чтоб больше мяса, порока и кошмара?
Нет, мы такие книги не выбираем.
У нас читают литературу, а не «разоблачения».
Более того, даже когда попадаются книги «с разоблачением» - главы про «разоблачения» наш читатель не особенно замечает.
Помню, в России одно время была очень популярна книга Ромена Гари «Обещание на рассвете» - но потом, сколько я не спрашивал её читателей, никто там толком не заметил авторского сарказма, если не сказать — издевательства по поводу того, как французы сдали всё фашистской Германии, вдруг всей страной отказавшись воевать.
Сейчас я читаю очень хороший, просто прекрасный роман Колума Маккэнна «И пусть вращается прекрасный мир» - там есть впроброс сказанная фраза о том, что в американские тюрьмы напоминают вывернутый наизнанку свободный мир Америки: там чёрных большинство, а белых — мало, «потому что все они откупаются» сообщает героиня Маккэна.
По совести говоря: кого-то из нас может это тронуть? Кто-то, быть может, решит, что в США коррупция? Полноте вам. Эта информация в наших головах не застаивается. Мы все знаем: ад — здесь. Там — в лучшем случае «издержки».
Когда в России в сто тысячный раз затевают разговор о необходимости покаяния за сталинизм, почему-то никто не обращает внимания, что покаянной литературы о фашизме в Испании, Италии, Венгрии, Японии — и даже в Германии и Австрии — несоизмеримо меньше, чем понаписали у нас про Ленина, лагеря и КГБ. Никто и никогда с таким сладострастием не раздирал свои язвы, как делали это здесь. И никто с таким сладострастием не разглядывал чужие язвы, как делали это там (благополучно и достаточно скоро в историческом времени забыв про язвы свои).
С какого-то момента мы здесь начали неосознанно или осознанно отвергать любую «порочащую Запад» литературу.
Практически все иностранные писатели, которые имели какие-либо контакты с «советскими» и рисковали описывать ужасы «капиталистической жизни» выпихнуты на обочину. Это огромный свод литературы о которой даже вспоминать не комильфо.
Вопрос не в том, что по итогам событий на Украине скоро сделают «разоблачительный» фильм про российских оккупантов. (Про грузино-абхазские события такой фильм уже сняли: «Четыре дня в июне»). Вопрос в том, что там всему этому верят — ну, право слово, как дети.
Это ведь только у детей бывают «плохие» и «хорошие», «за наших» и «против наших».
В России эти оппозиции куда сложней, конечно: мы хорошие, но плохие. Они плохие, но хорошие. Они против нас, но это ничего. Мы против них, но отдыхать поедем в Европу.
Это, кстати, с недавнего времени любимый либеральный прикол: чёртовы патриоты, презираете Запад, а отдыхать едете в Европу.
Ну, так, мы ещё смотрим их фильмы, читаем их книги и к ним самим относимся с непобедимой симпатией.
Здесь живут очень доброжелательные и внутренне свободные люди. Они просто не отдают себе в этом отчёт.
А про людей, которые живут там, мы больше ничего говорить не станем.
Кто хотел понять — он уже всё понял.
А кто не хочет понять — с ним ничего уже не поделаешь, пусть живёт, как хочет. Демократия, гуляем.
Читайте далее: svpressa.ru/society/article/94047/
События на Украине и разделенность этой страны надвое не столько по этническому, сколько по цивилизационому признаку предопределили формирование в России новой национальной идеи.
Четверть века поиск этой идеи происходил в непересекающихся руслах двух условных рек, текущих в противоположных направлениях: либеральной, прозападной идеологии, с одной стороны, и постсоветской, постимперской — с другой. В конце нулевых годов нынешнего века неэффективность и даже порочность либерально-прозападной идеи стали настолько очевидны, что при всем желании нового политического класса России сохранить в стране статус-кво, начался естественный дрейф российских элит в сторону каких-то новых, более соответствующих моменту идей. Ну а после начала операции Запада "принуждение к хаосу" в отношении Украины, не только интеллектуалам, но даже студентам-двоечникам становится очевидным банкротство вытекающих из либеральной доктрины концептов формирования "сверхоткрытого общества", построения "Большой Европы" и т.п.
РИА Новости ria.ru/zinoviev_club/20140731/1018124260.html#i...
Четверть века поиск этой идеи происходил в непересекающихся руслах двух условных рек, текущих в противоположных направлениях: либеральной, прозападной идеологии, с одной стороны, и постсоветской, постимперской — с другой. В конце нулевых годов нынешнего века неэффективность и даже порочность либерально-прозападной идеи стали настолько очевидны, что при всем желании нового политического класса России сохранить в стране статус-кво, начался естественный дрейф российских элит в сторону каких-то новых, более соответствующих моменту идей. Ну а после начала операции Запада "принуждение к хаосу" в отношении Украины, не только интеллектуалам, но даже студентам-двоечникам становится очевидным банкротство вытекающих из либеральной доктрины концептов формирования "сверхоткрытого общества", построения "Большой Европы" и т.п.
РИА Новости ria.ru/zinoviev_club/20140731/1018124260.html#i...
воскресенье, 27 июля 2014